Конкурс на лучшую публикацию

Мой род хорош на плод

Не забывайте корни своих предков,
Язык отцов, традиции и быт.
Любите это сердцем своим крепко,
Пока оно в груди у вас стучит.
(Имадилов Азамат)

«Сохраните память о всех предках Родов ваших,
ваши потомки будут помнить о вас…»
(Заповедь Бога Перуна) .

Человек, не помнящий своего рода, хотя бы до второго колена, как дерево без корней, быстро засыхает. Наверное, поэтому восточные народы так чтят своих предков и традиции. И, соответственно, поэтому они так дружны во всем. К сожалению, славянские народы, растеряли эту особенность. Но, как говорил Борис Васильев : «Уже поздно возвращаться назад, чтобы все правильно начать, но еще не поздно устремиться вперед, чтобы правильно закончить». Поэтому , чтобы изменить настоящее и построить будущее, надо просто вспомнить и рассказать, что было хорошего у нашего поколения, вспомнить свои корни, взять у них все самое лучшее и спроецировать на наше время, трансформируя в еще более прекрасное и запоминающееся.

Уверена, что каждому из нас есть, что рассказать о своих корнях. Вот и сейчас я хочу вспомнить свои корни, насколько это мне позволяет моя память и мои знания.

Итак, я родилась и выросла в Новосибирске. Можно сказать, коренная сибирячка. Мои родители тоже родились и выросли в Сибири: папа родился в Кемеровской области в селе Михайловском Топкинского района, а мама – в деревне Карасево Черепановского района Новосибирской области. А вот их родители были далеки от Сибири, и , тем более, мои прадеды. Папина мама была родом из Беларуси, ее отец был сыном помещика, а ее мать – крепостной крестьянкой у того же помещика. Крепостное право отменили, папин дед женился на папиной бабушке и уехал с ней в Польшу учиться на машиниста. Там и родилась папина мама, моя бабушка с латинским именем Домна – госпожа. Детей в семье было много. Домна – одна из старших. После возвращения в Беларусь семья Жаденец ( девичья фамилия моей бабушки) решилась на переезд в Сибирь в Томскую губернию, а оттуда уже в Кемеровскую область, в Топки, где и состоялось знакомство Домны и Ивана, сына кубанского казака Николая, высланного в Сибирь после революции. Мой прадед владел кирпичным заводом и кузней на Кубани, был из старого казацкого рода. Так как казацкие семьи были сплоченными , почитали устои своего рода, то и дети в этих семьях росли трудолюбивыми, уважительными к старшим. Вот и мой дед был таким. Навсегда запомнила его спокойным, но строгим, в железнодорожном форменном кителе и фуражке, и его мундштук с самокруткой. Очень его любила. А он больше любил моего старшего брата, единственного внука, ведь остальные пятеро (в том числе и я) были внучки. «Продолжатель фамилии» — как он называл моего брата. Бабушка Домна умерла, когда папе исполнилось 10 лет. Они уже жили в Новосибирске. Мой прадед в 1932 решил вернуться на Кубань, собрав всех детей с их семьями. Но наступивший в 1933 году голод заставил всех, кроме трех семей, вернуться снова в Сибирь. Вот тогда все и разъехались по всей Сибири, а оставшиеся три семьи полностью вымерли от  голода. Дед с бабушкой и двумя детьми (папой и его старшей сестрой Валентиной) остановились в Новосибирске. Сначала жили в землянке, а потом построили дом. Дед работал на железной дороге составителем поездов, поэтому я и запомнила его в железнодорожном кителе. После смерти бабушки дед женился на женщине старше себя, которая не могла иметь своих детей, но и чужих не жаловала. Как оказалось, дед всю жизнь любил только свою Домну. А поняли мы это, когда дед умер. В их комнате над высокой двухспальной кроватью висели два портрета: деда и бабы Домны. На этой кровати спала баба Даша, папина мачеха, дед спал напротив на диванчике. У него была астма, а говорят, что астматики и легочники чувствуют свою смерть. Вот и он, видимо, почувствовал, что уходит. Это случилось ночью. Он встал с дивана, перелез через бабу Дашу (она даже ничего не услышала), снял портрет Домны со стены, прижал его к груди, лег на пол и умер. Так его и нашли утром. Я тогда была в пионерском лагере, мне не стали говорить до моего возвращения, чтобы не травмировать мою психику, зная, как я любила деда. Ведь кроме него у меня больше не было дедушек и бабушек.

С мамиными родителями я тоже не была знакома. Ее отец был родом из Черниговской губернии, попал в Сибирь, как я полагаю тоже не по собственной воли. На единственной фотографии, которую я видела в детстве, дед был запечатлен в белогвардейской форме. К сожалению, фото не сохранилось. Крепкий мужик с окладистой бородой среди таких же солдат. Я не знаю, какого он был рода-племени, и спросить не у кого было. Его после раскулачивания расстреляли, когда маме было всего 2 года. Семья была репрессирована и выслана в Томскую область на поселение, но туда не доехала, так как лошадь околела в поле (а это была суровая зима), и бабушку с двумя малолетними детьми 2-х и 4-х лет приютил «блаженный» человек в своей землянке. Потом уже бабушка перебралась с детьми в село Шипуново, где мама и ее сестра Татьяна пошли в школу. А позже баба Марина с мамой и т. Таней уехали в Новосибирск к старшим детям от первого брака, Ульяне и Федору. Те уже успели обзавестись своими семьями и родить детей. Жили все дружно в малюсеньком доме площадью не больше 25 квадратов. Я хорошо помню этот дом : низенький, темный. Я тоже жила в этом доме до 2-х лет, пока родители не построили свой. Но счастье воссоединения семьи, увы, было не долгим. Сначала по ложному обвинению арестовали Федора, которого мама боготворила. Ему было всего 25 лет, он работал на железной дороге бригадиром, отвечал за разгрузку вагонов с Кузбасса. Как потом оказалось, анонимку на него написал сосед, которому Федор не дал воровать, но и не донес на него, пожалел его семью. А вот сосед не был так жалостлив, и написал анонимный донос, не пожалев ни Федора, ни его молодую жену, ни годовалую дочь. Хорошо, что его жена с дочерью уехали к его теще на Алтай, а так бы и они пострадали. Федора расстреляли через неделю тут же в Новосибирске. Это выяснилось только после его реабилитации, когда его дочь, моя сестра, получала документы на отца. Хотя бабушке выдали свидетельство о смерти сына, в котором было сказано, что он умер от крупозного воспаления легких  26 января 1945 года. А расстреляли его, на самом деле, 26 января 1938 года. Для мамы это был сильный удар, она очень любила брата.

Вторым ударом для мамы стал уход Степана, мужа маминой старшей сестры Ульяны на бело-финскую. Мама, как чувствовала, что Степан не вернется. Очень плакала на проводах его. Сразу с бело-финской Степан попал на Отечественную, где и погиб. От перенесенного стресса мама обезножила. Сильная экзема обеих ног приковала ее к постели. Врачи только руками разводили и могли лишь немного уменьшить боль. Мама уже не могла ни в школу ходить, ни подрабатывать нянькой, чтобы помогать семье. Вылечила ее бабушка. К ней часто обращались за помощью: заговорить испуг ребенку, вылечить грыжу и тому подобное. Она была глубоко верующим человеком. Эту веру пыталась привить и дочерям. Лечила, в основном, молитвами. И маму уговорила побожиться, что она никогда не будет ни петь , ни танцевать, если встанет на ноги.  Она это и сделала. С того самого момента мама пошла на поправку. Клятвы своей она не нарушила, хотя очень любила танцевать и имела прекрасный голос. Баба Марина умерла от инфаркта в марте 1959 года, когда мне только исполнилось два. Поэтому я ее и не помню. Вот так у меня оказался только один дедушка и не одной бабушки. Их отсутствие мне компенсировали мамины сестры : Ульяна и Татьяна. Мама во время войны еще подростком работала на стрелочном заводе, за что и была награждена медалью. После войны она закончила бухгалтерские курсы и из цеха перешла работать в бухгалтерию. На заводе они с папой и познакомились. Папа тоже работал на стрелочном, получил водительские права и возил  сырье на завод. В декабре 1942 года его отправили как раз за сырьем в город. В Октябрьском районе у станции Алтайка(ныне Новосибирск – Южный) его вместе с машиной загрузили в эшелон и отправили на фронт. Родители и руководство завода его долго тогда искали. Он успел еще поучаствовать в боях под Сталинградом. Изначально попал в танкисты, но в первом же бою танк подбили, папу, как умеющего управлять машиной, перевели шофером. Он рассказывал, как ему приходилось утром везти ребят на передовую, а вечером  уже их тела обратно. Приходилось ему и Лидию Русланову возить с концертами. Чтобы не заснуть за рулем, водители вешали котелок на уровне головы. Когда клонило в сон, котелок бил по голове и не давал заснуть. Это спасало. Но был случай, когда один из его друзей все-таки уснул за рулем. А это было ночью на военно-грузинской дороге. Естественно, управление  было потеряно, машину на серпантине снесло в ущелье. Не знаю, какой груз был в машине, но взвод отправили на поиски машины вниз, в ущелье. Ущелье глубокое, внизу протекала небольшая горная речушка. И вот взвод идет вдоль этого ущелья и видит силуэт этого грузовичка, а на крыше кабины … силуэт человека. Как оказалось, грузовик на скорости вылетел с дороги и спланировал на дно ущелья. Шофер при этом не пострадал совсем. Единственно, он от испуга поседел и отделался несколькими царапинами. Поисковики напугались не меньше его самого от увиденного. Оказывается, и такое бывает в жизни.
Папа прошел всю войну, получил два тяжелых ранения, имел множество наград. Всю жизнь хотел побывать в тех местах, где воевал: в Грузии, Иране, Австрии, Болгарии, Румынии, Югославии и Венгрии. Даже однажды они с мамой  взяли путевки, чтобы поехать в Румынию и Болгарию. Отец очень радовался в ожидании встречи со своей военной молодостью. Но планам не суждено было осуществиться. Папу не пустили по состоянию здоровья. Мама поехала одна. В то время она уже работала бухгалтером на ремонтно-механическом заводе, куда попала после сокращения в санэпидемстанции, где работала после стрелочного завода достаточно долго. А папа так и трудился на стрелочном заводе после возвращения с фронта. Он был очень талантливым человеком в техническом плане. Масса рацпредложений, патентов…Был механиком, мастером в цехе, не имея никакого образования, кроме школы-семилетки. Главным инженером завода на тот момент был  эмигрировавший из США вместе с супругой американец. К сожалению, не помню его имени, хотя отец много о нем рассказывал. Очень грамотный был инженер.  Видя способности отца, он его уговаривал поступать в институт. Но отцу было не до учебы, женился, сын родился, надо было кормить семью, как-то обустраивать быт. Зря, наверное. Из него вышел бы хороший инженер. Но это был его выбор, выбор в пользу благополучия семьи.

В 1957 году родители начали строить свой дом на участке, выделенном отцу заводом. Дом казался огромным и светлым. Он до сих пор стоит, мы только сделали к нему пристройку, когда я с семьей приехала  обратно в Новосибирск. Благодаря «золотым» рукам отца, мы первыми из соседей провели водопровод, сделали канализацию, а потом уже и им помогли это сделать. Вообще, вся наша семья умела делать любую работу по дому.  Никто не разделял ее на женскую и мужскую, делали все вместе: и готовили, и ремонтировали, и строили, и садили огород. Родители этому научили и нас с братом. Мы рано взрослели, но, при этом, у нас было замечательное детство. А самое главное, у нас была ответственность за все, что мы делали. Мы знали, что не пойдем гулять, если не прополем грядку или не уберем в доме. И это был не шантаж, нас просто учили ценить труд. Мы знали всех ребят и, соответственно, их родителей в округе. Мы играли до темноты, но всегда успевали сделать уроки и еще умудрялись заниматься спортом и ходить в различные кружки. Зимой гоняли на коньках и лыжах, летом сбегали на речку, играли в казаки — разбойники, ставили спектакли для бабушек и дедушек, в школе собирали макулатуру и металлолом. Нас принимали в октябрята, потом в пионеры, а потом в комсомол. Мы защищали честь школы на олимпиадах и на районных и городских соревнованиях, ездили на областную Зарницу на Шиловский полигон, где с компасом носились по лесу, отмечая точки на карте и кормя полчища комаров, мы впервые влюблялись и испытывали разочарования от предательства. Потом мы поступили, кто в техникум, кто в институт, но продолжали встречаться 9 Мая на салюте на площади Ленина у третьей двери магазина Орбита. Наши родители дали нам то, чего не смогли получить сами в силу трудного послевоенного времени, когда надо было восстанавливать страну. Мой старший брат закончил электромеханический техникум, отслужил в армии и проработав год на железной дороге, пришел на стрелочный завод. Там же работала и его будущая жена. Это уже была  практически, династия. Я закончила инженерно-строительный институт, стала инженером. Видимо, сказались папины гены. Смогла воплотить в жизнь его мечту. Мне тоже довелось поработать на стрелочном заводе в АСУПе (автоматизированная система управления производством), пока я не уехала «покорять» Север.

Не могу не сказать о традициях, зародившихся в нашей семье. Сколько себя помню, у нас было принято отмечать два основных праздника: день железнодорожника и  День Победы. Все остальное: дни рождения, Новый год, было второстепенным. В День Победы всегда собирались дома за столом, просили папу надеть костюм со всеми наградами и подносили ему «фронтовые» сто грамм. Правда, он не любил надевать ордена и медали, только в конце девяностых мы смогли его переубедить. Это сейчас я понимаю, почему. Слишком саднили еще его фронтовые раны: и телесные, и душевные. Он не мог рассказывать о войне. Я уже училась в институте, когда он стал делиться воспоминаниями. Каждый год, начиная с первого курса института, я покупала ему цветы на День Победы, сначала со стипендии, потом с зарплаты. Как бы сложно не было достать тогда цветы  и сколько бы они не стоили, я всегда поздравляла отца букетом или пионов, или сирени, привезенных из Средней Азии. И сейчас на 9 Мая я несу ему живые цветы, не нарушая традиции.

А второй праздник, День железнодорожника, мы просто не могли не отмечать. Ведь у нас целая плеяда железнодорожников. Помню, как раньше этот праздник отмечали целым районом в бору за стадионом, потом собирались целой улицей (район-то все-таки железнодорожный). А потом, когда родители приобрели дачу, то собирались  уже на даче у родителей или у сватьи. Когда же брат приобрел дачу, а родители подарили свою племяннику, стали собираться у брата. И до сих пор, чтобы не случилось,  первое воскресенье августа мы едем к брату на дачу. Нет уже наших родителей, но осталась традиция, которую подхватили уже наши дети, хотя и не имеют отношения к железной дороге никакого. Как говорил Иоганн Вольфганг Гете, «Есть две вещи, которые родители должны дать своим детям: корни и крылья».  В нашем роду эта заповедь выполняется на 100%. И очень важно  не нарушать  эту заповедь. Ведь чем крепче корни у дерева, тем зеленее листва, больше крона и обильнее и слаще плоды. И у нас не может быть по-другому. И сейчас, оглядываясь назад, вспоминая время, прожитое «за железным занавесом» невольно думаешь, что этот самый занавес был для нас защитой от того хаоса и грязи, что царит в западном мире.  Мы думали, что открываем в очередной раз окно в Европу, а оказалось, что открыли ящик Пандоры. И сейчас уже не наши отцы и деды ведут борьбу за мир и спокойствие в нашей родной стране, а наши дети и внуки. По сути, весь мир, как бы он не кричал, не брызгал слюной, ждет, что придет русский солдат и освободит его в очередной раз от засилья, так называемой, демократии. А потом опять же нас будут хаять и говорить, что мы – агрессоры. Видно, наша гуманность и всепрощение слишком разбаловали наших соседей по планете. Слишком они завистливы, не могут простить нам ни нашу свободу, ни наши богатства, данные нам Творцом. А это не только нефть, газ, золото, леса, вода, но это еще и народ со своей культурой, любовью к Родине, со своей историей. «У дедов и предков наших хоть и пахли слова чесноком и луком, да высок у них был дух» (Марк Теренций Варрон).  И мы никому не позволим «войти в наш храм со своим уставом» и разрушить то, что создавалось тысячелетиями.

«История – сокровищница наших деяний , свидетельница прошлого, пример и научения для настоящего, предостережения для будущего». (Геродот Галикарнасский) .

И свой рассказ я хочу закончить одним из своих стихотворений.

Я на алтарь своей судьбы положу прошлое.
Плохое все оставлю там, возьму хорошее.
Не пожалею не о чем. Что было, сгинуло.
Очищу душу и свой дом, чтоб боль вся минула.
Я все обиды всем прощу, из сердца выброшу,
И с легкостью всех отпущу, прощенье выпрошу.
Ведь жизнь дается только раз, не повторяется.
Она все время учит нас и ухмыляется.
Поступки наши – бумеранг, к нам возвращаются.
И множество душевных ран не исцеляются.
К огню мы, словно мотыльки, все приближаемся.
Взрываем жизнь, как пузырьки, и обжигаемся.
Но так устроен этот мир, и так уж водится,
Что те, кто правит в ней свой пир, в друзья не гОдятся.
Им все равно, с кем быть и как, но лишь бы в тереме.
Не важно, друг ты или враг… А мы-то с теми ли?
Мне хочется всю жизнь свою получше выстроить.
Стою, как будто на краю, и мне бы выстоять.
Так, чтобы вновь набраться сил, лететь не падая.
Чтоб счастьем весь наполнить мир и мир тот радуя.

Юнашева Мария Николаевна

Об авторе:

Юнашева М.Н. родилась и выросла в Новосибирске. Училась в 144-й школе, в 1979 году закончила СИБСТРИН (ПГС). Работала инженером- конструктором, потом системным программистом.
С 2000 года оформила ИП, работала торговым директором в Пскове в компании Zepter, региональным менеджером в Российской и Французской компании. В 2008 г была признана лучшим менеджером России.
С 2020 года работает в совете ветеранов Первомайского района. С детства пишет стихи для себя, для друзей, иногда печаталась..

Просим отправлять Ваши оценки и комментарии по адресу
nskveteran@yandex.ru
или оставить комментарий на сайте.